Неточные совпадения
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю и беру
с собою
сына. Я не знаю законов и потому не знаю,
с кем из родителей должен быть
сын; но я беру его
с собой, потому что без него я не могу
жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем,
с кем она
жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать
сына и гувернантку.
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил
с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и
с ними ли
живут сыновья, и что старший
сын холостой или женатый человек, и какую взял жену,
с большим ли приданым или нет, и доволен ли был тесть, и не сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей
жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае,
сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
В 55-м году он повез
сына в университет;
прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства
с молодыми товарищами Аркадия.
Поутру Самгин был в Женеве, а около полудня отправился на свидание
с матерью. Она
жила на берегу озера, в маленьком домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт. Домик уютно прятался в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь, под одной из них, на мраморной скамье, сидела
с книгой в руке Вера Петровна в платье небесного цвета, поза ее напомнила
сыну снимок
с памятника Мопассану в парке Монсо.
Он был
сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов
прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе,
жил у духоборов, хотел переселиться
с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу.
С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
Я переписываюсь
с одним англичанином, — в Канаде
живет,
сын приятеля супруга моего, — он очень хорошо видит, что надобно делать у нас…
— Так… бездельник, — сказала она полулежа на тахте, подняв руки и оправляя пышные волосы. Самгин отметил, что грудь у нее высокая. —
Живет восторгами.
Сын очень богатого отца, который что-то продает за границу. Дядя у него — член Думы. Они оба
с Пыльниковым восторгами
живут. Пыльников недавно привез из провинции жену, косую на правый глаз, и 25 тысяч приданого. Вы бываете в Думе?
У него был свой
сын, Андрей, почти одних лет
с Обломовым, да еще отдали ему одного мальчика, который почти никогда не учился, а больше страдал золотухой, все детство проходил постоянно
с завязанными глазами или ушами да плакал все втихомолку о том, что
живет не у бабушки, а в чужом доме, среди злодеев, что вот его и приласкать-то некому, и никто любимого пирожка не испечет ему.
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они
живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук
с плеч отца переходит на
сына, а
с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да
с пивом и выпьют!
Вскоре мы подъехали к самому живописному месту. Мы только спустились
с одной скалы, и перед нами представилась широкая расчищенная площадка, обнесенная валом. На площадке выстроено несколько флигелей. Это другая тюрьма. В некотором расстоянии, особо от тюремных флигелей, стоял маленький домик, где
жил сын Бена, он же смотритель тюрьмы и помощник своего отца.
«Но что же делать? Всегда так. Так это было
с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было
с дядей Гришей, так это было
с отцом, когда он
жил в деревне и у него родился от крестьянки тот незаконный
сын Митенька, который и теперь еще
жив. А если все так делают, то, стало быть, так и надо». Так утешал он себя, но никак не мог утешиться. Воспоминание это жгло его совесть.
Мальчик еще при жизни отца находился под руководством Бахарева и
жил в его доме; после смерти Александра Привалова Бахарев сделался опекуном его
сына и
с своей стороны употребил все усилия, чтобы дать всеми оставленному сироте приличное воспитание.
Таким образом, Сережа Привалов долго
жил в бахаревском доме и учился вместе
с старшим
сыном Бахарева Костей.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой
сын — мой помет-с. Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока
живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
Так вот я теперь и подкапливаю все побольше да побольше для одного себя-с, милый
сын мой Алексей Федорович, было бы вам известно, потому что я в скверне моей до конца хочу
прожить, было бы вам это известно.
Лишь один только младший
сын, Алексей Федорович, уже
с год пред тем как
проживал у нас и попал к нам, таким образом, раньше всех братьев.
Осталась она после мужа лет восемнадцати,
прожив с ним всего лишь около году и только что родив ему
сына.
— Можно, — ответил Ермолай
с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте
проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший
сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно, ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Ходили темные слухи, что состоял он когда-то у кого-то в камердинерах; но кто он, откуда он, чей
сын, как попал в число шумихинских подданных, каким образом добыл мухояровый,
с незапамятных времен носимый им кафтан, где
живет, чем
живет, — об этом решительно никто не имел ни малейшего понятия, да и, правду сказать, никого не занимали эти вопросы.
Дом и тогда был, как теперь, большой,
с двумя воротами и четырьмя подъездами по улице,
с тремя дворами в глубину. На самой парадной из лестниц на улицу, в бель — этаже,
жила в 1852 году, как и теперь
живет, хозяйка
с сыном. Анна Петровна и теперь осталась, как тогда была, дама видная. Михаил Иванович теперь видный офицер и тогда был видный и красивый офицер.
Кто теперь
живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю; а в 1852 году
жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный мужчина,
с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою,
с дочерью, взрослою девицею — она-то и есть Вера Павловна — и 9–летним
сыном Федею.
В конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную,
жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон
с его женою, Прасковьей Петровною, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за
сыновей.
С сыном он
жил не в ладах и помогал ему очень скупо.
С своей стороны, и
сын отвечал ему полной холодностью и в особенности точил зубы на Улиту.
Отец Василий был доволен своим приходом: он получал
с него до пятисот рублей в год и, кроме того, обработывал свою часть церковной земли. На эти средства в то время можно было
прожить хорошо, тем больше, что у него было всего двое детей-сыновей, из которых старший уже кончал курс в семинарии. Но были в уезде и лучшие приходы, и он не без зависти указывал мне на них.
Кроме описанных выше четырех теток, у меня было еще пять, которые
жили в дальних губерниях и
с которыми наша семья не поддерживала почти никаких сношений.
С сыном одной из них, Поликсены Порфирьевны, выданной замуж в Оренбургскую губернию за башкирца Половникова, я познакомился довольно оригинальным образом.
Александр Павлыч скромно
жил в своем маленьком домике
с мещанской девицей Аннушкой, которую страстно любил и от которой имел
сына.
В то время старики Пустотеловы
жили одни. Дочерей всех до одной повыдали замуж, а
сыновья с отличием вышли из корпуса, потом кончили курс в академии генерального штаба и уж занимали хорошие штабные места.
Расставшись
с Мишанкой и послав Мисанке заочно благословение, Золотухина оставила княжеский дом и вновь появилась в Словущенском. Но уже не ездила кормиться по соседям, а солидно
прожила лет шесть своим домком и при своем капитале. Умирая, она была утешена, что оба
сына ее пристроены. Мишанка имел кафедру в Московском университете, а Мисанка, в чине губернского секретаря, пользовался благоволением начальства и репутацией примерного столоначальника.
Дешерт был помещик и нам приходился как-то отдаленно сродни. В нашей семье о нем ходили целые легенды, окружавшие это имя грозой и мраком. Говорили о страшных истязаниях, которым он подвергал крестьян. Детей у него было много, и они разделялись на любимых и нелюбимых. Последние
жили в людской, и, если попадались ему на глаза, он швырял их как собачонок. Жена его, существо бесповоротно забитое, могла только плакать тайком. Одна дочь, красивая девушка
с печальными глазами, сбежала из дому.
Сын застрелился…
Дед так и
прожил «колобком» до самой смерти, а
сын, Михей Зотыч, уже был приписан к заводским людям, наравне
с другими детьми.
Хохлушка лет 50 в Ново-Михайловке, пришедшая сюда
с сыном, тоже каторжным, из-за невестки, которая была найдена мертвой в колодце, оставившая дома старика мужа и детей,
живет здесь
с сожителем, и, по-видимому, это самой ей гадко, и ей стыдно говорить об этом
с посторонним человеком.
В другой: каторжный, жена свободного состояния и
сын; каторжная-татарка и ее дочь; каторжный-татарин, его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках; каторжный, жена свободного состояния и
сын; поселенец, бывший на каторге 35 лет, но еще молодцеватый,
с черными усами, за неимением сапог ходящий босиком, но страстный картежник; [Он говорил мне, что во время игры в штос у него «в
жилах электричество»: от волнения руки сводит.
— Приготовляется брак, и брак редкий. Брак двусмысленной женщины и молодого человека, который мог бы быть камер-юнкером. Эту женщину введут в дом, где моя дочь и где моя жена! Но покамест я дышу, она не войдет! Я лягу на пороге, и пусть перешагнет чрез меня!..
С Ганей я теперь почти не говорю, избегаю встречаться даже. Я вас предупреждаю нарочно; коли будете
жить у нас, всё равно и без того станете свидетелем. Но вы
сын моего друга, и я вправе надеяться…
Старик Лаврецкий долго не мог простить
сыну его свадьбу; если б, пропустя полгода, Иван Петрович явился к нему
с повинной головой и бросился ему в ноги, он бы, пожалуй, помиловал его, выбранив его сперва хорошенько и постучав по нем для страха клюкою; но Иван Петрович
жил за границей и, по-видимому, в ус себе не дул.
Обе дочери
жили с нею;
сын воспитывался в одном из лучших казенных заведений в Петербурге.
Увидавшись в первый раз после шестилетней разлуки, отец
с сыном обнялись и даже словом не помянули о прежних раздорах; не до того было тогда: вся Россия поднималась на врага, и оба они почувствовали, что русская кровь течет в их
жилах.
После страды семья Горбатых устроилась по-новому: в передней избе
жил Макар
с женой и ребятишками, а заднюю занял старик Тит
с женатым
сыном Фролом да
с Пашкой.
С ними в избушке
живет маленький
сын Глеб, которому пошел уже второй год.
— Стыд-то где у Самойла Евтихыча? — возмущалась Парасковья Ивановна. — Сказывают, куды сам поедет, и Наташку
с собой в повозку… В Мурмосе у него она в дому и
живет. Анфиса Егоровна устраивала дом, а теперь там Наташка расширилась. Хоть бы сына-то Васи постыдился… Ох, и говорить-то, так один срам!.. Да и другие хороши, ежели разобрать: взять этого же Петра Елисеича или Палача… Свое-то лакомство, видно, дороже всего.
На днях у меня был Оболенский, он
сын того, что был в Лицее инспектором. Вышел в 841-м году. Служит при Гасфорте, приезжал в Ялуторовск по какому-то поручению и, услышав мою фамилию, зашел навестить меня.
С ним я потолковал о старине. Он нашел, что я еще мало стар; забросал я его вопросами местными, напомнил ему, что он
жил с отцом во флигеле в соседстве
с Ротастом. Тогда этот Оболенский несознательно бегал — ему теперь только 32 года. — Только странный какой-то человек, должно быть вроде своего отца.
— Приезд Давыдовых совпал у нас
с проводами
сыновей старика нашего Тизенгаузена: они три дня после их отправились домой,
проживши здесь шесть недель.
Верная моя Annette строит надежды на свадьбу наследника, [Семьи декабристов надеялись, что в связи со свадьбами своей дочери Марии (1839) и
сына Александра (1841) Николай I облегчит участь сосланных; их надежды были обмануты.] писала ко мне об этом
с Гаюсом, моим родственником, который проехал в Омск по особым поручениям к Горчакову; сутки
прожил у меня.
Обещанных вами гостей до сих пор нет. Прискорбно, что не могу
пожить с Иваном Дмитриевичем. Мне улыбалась мысль, что он
с сыновьями погостит у нас, но, видно, этому не бывать. Истинно грустно! Просил Батенькова подробно мне об нем поговорить. Кажется, не совсем хорошее
с ним делается.
Корнет утихомирился и куда-то исчез, так что и слуха о нем не было, а Полинька явилась
с своим
сыном в Москву, придумывая, за что бы взяться и чем
жить.
Зарницын, единственный
сын мелкопоместной дворянской вдовы, был человек другого сорта. Он
жил в одной просторной комнате
с самым странным убранством, которое всячески давало посетителю чувствовать, что квартирант вчера приехал, а завтра непременно очень далеко выедет. Даже большой стенной ковер, составлявший одну из непоследних «шикозностей» Зарницына, висел микось-накось, как будто его здесь не стоило прибивать поровнее и покрепче, потому что владелец его скоро вон выедет.
— Матушка ваша вот писала вам, — начал полковник несколько сконфуженным голосом, — чтобы
жить с моим Пашей, — прибавил он, указав на
сына.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама
с мужем, у которой, когда ее
сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее
сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— Да что ж такое мне вам рассказать, — проговорил он. — Вы, кажись, знаете Катерину Петровну Плавину: сын-то ее словно бы
жил с вами, как вы в гимназии учились?